Фарис Джабер: любящий отец, убитый Израилем

18 мая 2025 года около 9 утра я вышла из своей палатки в Хан-Юнисе и отправилась в Нусейрат, чтобы встретиться с 32-летним Фаресом Джабером.

Фарес был из лагеря беженцев Джабалийи, но после того, как в октябре 2024-го Израиль разрушил его дом, он бежал вместе со своей семьёй в Нусейрат, где я с ним и познакомилась.

Я брала у Фаресом интервью, когда собирала документальные свидетельства от людей в Газе, которые получают поддержку от той организации, в которой я работаю.

К тому времени Израиль уже взял в осаду Рафах, самый южный город Газы, отрезав его от Хан-Юниса и приказав жителям последнего эвакуироваться из города в полном составе. Поползли слухи, что израильская армия планирует отсечь Хан-Юнис от центральной части Газы – от Дейр аль-Балаха, Магази, Аль-Бурейджа, Аз-Завайды и Нусейрата.

Это было рискованно, но я отбросила мысль о том, чтобы позвонить Фаресу и решила встретиться с ним лично – я хотела видеть его лицо, его мимику, сопровождающую его речь.

Во время нашей встречи Фарес был спокоен. Его голос был тяжёлым, с оттенком предельной усталости.

«Я единственный кормилец для четверых», – вздохнул он, – «а мы ещё и ожидаем дочку».

Фарес не улыбался, говоря об этом, но в его интонациях сквозила нежность – гордость отца, который уже любил свою нерожденную дочь.

«Я назову ее Разан», – добавил он и сделал паузу.

Он пояснил, что даст дочке это имя в честь своей мамы, которая всегда мечтала, чтобы ее внучку звали Разан.

Я мягко пошутила: «Теперь вы точно ее любимый сын, не так ли?»

Он опустил глаза. Повисла тишина.

«Моя мама умерла от голода на севере», – наконец-то выдавил он.

Я оцепенела. Мне было стыдно за свою ремарку, и я прошептала молитву за ее душу.

Фарес не потерял самообладания и пояснил, что голод широко распространился по всей северной Газа в середине марта 2024-го и продолжался там месяцами.

«Из-за голода я потерял 26 кг», – сказал он.

В июне люди уже начали есть листья с деревьев, чтобы выжить. Они смешивали из со всем, что удавалось найти – с чечевицей, пшеницей или кормом для птиц.

«Моя мама так мучилась от того, что приходилось есть только кукурузу и пшено, что в итоге умерла», – вспоминает Фарес.

Когда он получил известия о ее смерти, он был в шоке – а затем похоронил ее прямо во время израильской бомбардировки.

В октябре 2024 года в ходе своей кампании по захвату северной Газы Израиль разрушил дом Фареса в Джабалийи во время своей кампании по захвату северной Газы.

Он бежал в город Газу, но не смог найти там убежище до своей жены Юсры, и двоих их детей – Атты (5 лет) и Кати (3 года).

Фарес решил, что Юсра отвезёт детей в семейный дом в Нусейрат, а сам он останется на севере вместе со своими родственниками.

Через месяц, в ноябре, он принял трудное решение перебраться на юг и воссоединиться со своей семьёй.

«Вы жалеете о своем решении?» – спросила я.

«Да», – сказал он, глотая слезы, – «это было слишком жестоко. Но я сделал это для своих детей – чтобы быть рядом и защищать их. Я люблю их».

Когда мы прибыли в Нусейрат, Атта и Катя бросились к нему в объятия, радостно танцуя.

Перед уходом я спросила Фареса, надеется ли он на окончание геноцида:

Без всяких колебаний он сказал: «Я просто хочу пройтись по нашему песку к нашему дому на севере».

«Вы бы вернулись?» – спросила я.

Он ответил: «Даже если там не осталось ничего, кроме песка, я все равно вернусь».

Когда я уходила от него в тот день, Фарес сильно тревожился, поскольку его жена находилась в больнице в ожидании родов. Он ждал рождения своей малышки, Разан.

Неопознанный мученик

19 июля 2025 года я проснулась, ощущая прилив энергии и воодушевления. В тот день у меня была полевая миссия на общественной кухне в Дейр аль-Балахе.

Мы готовились кормить перемещённых детей – эта работа представлялась мне необычайно важной вещью в ситуации, когда распространяется голод.

Первое, что я сделала – так это посмотрела новости в своем телефоне, молясь о прекращении огня – эта привычка у меня выработалась во время геноцида.

Открыв Телеграм, вместо вести о прекращении огня я увидела поток фотографий неопознанных мучеников, лица которых оказались никому не знакомыми.

Люди платят такие фото в надежде, что кто-то узнает их, и их семьи будут найдены.

Это последняя отчаянная попытка избавить их от анонимного погребения – чтобы их смогли оплакать, написать на могиле их имена и оставить о них добрую память. Их близкие часто цепляются за призрачную надежду, что, может быть, они живы и находятся в тюрьме – а может, их похоронили где-то в неизвестном месте.

Я скроллила ленту, разглядывая эти лица, и желала мира их душам. Но на одном фото мой взгляд остановился: на нем был мужчина, лежащий на полу больницы «Аль-Ауда» в Нусейрате. Его рот был полуоткрыт, глаза полузакрыты, а на рубашке была спекшаяся кровь.

Даже через монитор я ощущала холодный вес его тела.

Каждое мгновение до прекращения огня я думала: ну вот, закончилась ещё одна жизнь.

Затем я встала, приготовилась к новому дню и взяла такси из Хан-Юниса в Дейр аль-Балах, куда приехала примерно в 9 утра.

На кухне двое из моих коллег разговаривали, читая друг другу апдейты новостей – кто был убит, кто ранее, чей дом разбомбили, и куда продвинулась израильская армия.

Ахмад Аддирави, один из моих коллег, кто брал вместе со мной интервью у Фареса 18 мая, повернулся ко мне и сказал: «Эман, знаешь, кого вчера убили? Фареса».

Поначалу я не могла вспомнить его, но Ахмад пояснил:

«Фарес – ты у него брала интервью два месяца назад», – тут он показал фото, которое я уже видела тем утром – фото неопознанного мученика, на котором остановился мой взгляд.

Внутри меня все похолодело. Я уставилась на фото и не могла дышать в течение нескольких секунд.

В голове бушевал шторм из мыслей.

По той же самой причине, что во время разговора я ловила мимику тогда ещё живого Фареса, я не смогла опознать его безжизненное лицо теперь.

Фарес был убит израильской шрапнелью в Нусейрате, собирая дрова на продажу. У него остались жена Юсра и трое детей: Атта (5 лет), Катя (3 года) и Разан (2 месяца).

Рыцарь

Когда я узнала об убийстве Фареса, меня переполнило всеобъемлющее желание посетить его жену, Юсру, и принести ей свои соболезнования.

Через неделю, 27 июля, мне удалось повидаться с ней в ее семейном доме в Нусейрате.

Поначалу я колебалась. Ведь я была знакома только с ее покойным мужем.

Однако Юсра встретила меня со спокойствием и присутствием духа.

Она слегка улыбнулась и сказала твердым голосом, когда я принесла ей соболезнования:

«Фарес был уникальным человеком, действительно достойным того, чтобы его оплакивали. Каждый, кто знал его, пусть даже эпизодически, скорбит по нему».

Юсра сказала мне, что в последние месяцы своей жизни Фарес был запредельно уставшим:

«Он мало спал, просыпался очень рано, чтобы достать для нас что-то. Из-за своей бесконечной работы он страдал артритом».

«Возможно, смерть для него была легче, чем такая жизнь», – заплакала она.

Из ее глаз катились слезы.

Потом она стала говорить, как глубоко он любил своих детей.

«Иногда я не видела Атту целый день», – чуть заметно улыбнулась она, – «он ходил за папой, как хвостик. Я даже ревновала – мне казалось, что Атта забыл про меня».

Теперь Атта говорит, что его отец просто спит, и что он скоро вернётся.

По словам Юсры, до своего отбытия на юг Фарес купил Разан одежду и маленькие игрушки, привезенные с севера. Так он готовился к ее рождению.

Во время беременности Юсры он неустанно искал для неё витамины и овощи.

Она сказала, что после рождения Разан Фарес все время носил ее на руках.

Дома он таскал Разан повсюду. Он играл с Катей и обожал Атту. Дети были без ума от него.

Ее голос задрожал: «Если бы не мои дети, я бы этого не выдержала. Представляете, что я чувствую теперь, после стольких лет, проведенных с ним?»

Я не знала, что сказать. Слова были бесполезны перед лицом ее горя.

Затем она добавила: «Теперь я ненавижу все вокруг. Ничто не имеет ни вкуса, ни цвета».

Ее слова потрясли меня. Слезы застили мои глаза.

Покинув дом Юсры, я размышляла о том, что палестинцы обречены на страдания. Мы либо выживаем, когда наши дома уничтожают, или оказываемся похороненными под их обломками, когда Израиль убивает нас.

Имя «Фарес» на арабском означает «рыцарь».

Поистине, он и был таким – благородным человеком, который проявлял отвагу и решимость, чтобы содержать свою семью.

Но Израиль убил Фареса, когда он просто пытался обеспечить ее необходимым.

Эман Алясталь, креативный контент-менеджер и копирайтер; сотрудница гуманитарной организации, занимающейся распределением помощи

The Electronic Intifada