Откуда ты родом?
10.07.2024 в 01:08
Одна из первых вещей, которую замечает ребенок в Газе – это наличие двух разных видов школьной формы.
Из детской любознательности я спросила у родителей о форме девочек.
Краткий ответ на этот вполне невинный вопрос был таков: девочки, которые посещают государственные школы, носят темно-зеленую форму, а у тех, которые учатся в школах под управлением БАПОР, школьная форма в бело-голубую полоску (мальчики носят голубые рубашки или футболки с джинсами вне зависимости от того, какую школу они посещают).
Когда я ходила в школу, я постепенно поняла настоящую причину, почему есть две разные формы. Грубая правда открылась, когда я часто задавала этот вопрос в начальной школе. Вопрос был в том, откуда ты родом.
Сперва позвольте мне кое-что пояснить. Я родилась в старом семейном доме в Бани-Сухайле, примерно в 5 км к востоку от города Хан-Юниса.
Но ответ на мой вопрос напрямую не связан ни с Бани-Сухайлой, ни с Хан-Юнисом. Вопрос о том, откуда ты родом – не про место твоего рождения. Это вопрос о моих предках, о моих бабушках и дедушках.
Трое из них были беженцами, спасшимся от этнических чисток в Яффе, которые осуществляли сионистские банды в 1948 году.
Моя бабушка по отцовской линии родилась и выросла в Абасан-Кабире, расположенной к востоку от Хан-Юниса.
Школы под управлением БАПОР были впервые открыты в 1950 году для наших бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек, которых насильно изгнали из родных мест в Газу, на Западный берег и в соседние арабские страны – в Сирию, Ливан и Иорданию. Большинство из них живут в лагерях беженцев в Палестине или за ее пределами.
Те из них, кому было позволено учиться, пошли в школы БАПОР. Мои родители учились в школах БАПОР. Мои сиблинги и я ходили в школы БАПОР. Мои племянницы и племянники учатся в школах БАПОР.
Разница стала понятна: учащие в государственных школах – местные, а учащиеся в школах БАПОР – беженцы.
Должна признаться, поначалу, когда я слышала слова «местные» и «беженцы», они ни о чем мне не говорили. Для моих юных ушей это были абсолютно пустые понятия, возможно, связанные с неведомой мне традиции – такой же, как, к примеру, называть жителей южного Хан-Юниса и Бану-Сухайлы «силавийя», а исторического Хан-Юниса – «клалийя» («людьми цитадели»).
Рутинный вопрос
В начале первого семестра с первого по десятый класс учеников спрашивают: «Откуда ты родом?»
Мои родители отвечают, что они из Яффы.
В нашем семейном свидетельстве, выданном нам в рамках Программы помощи и социальных услуг ООН, написано: «Происхождение: ЯФФА САКНЕТ ДАРВИШ».
Поначалу это был для меня банальный ответ, который я просто запомнила, не задумываясь о его глубоком смысле. Но очень скоро я поняла, что в Газе я – беженка. Шли годы, и рутинный вопрос задавала моя учительница, а затем его начинали повторять мои одноклассницы.
Каждая из моих одноклассниц с гордостью озвучивала, откуда ее предки родом. Мы слышали названия городков и деревень, в которых мы никогда не бывали; городков и деревень, которые были частично или полностью разрушены оккупантами; городков и деревень, названия которых были изменены оккупантами: Яффа, аль-Мадждаль, Бир ас-Саба, Аскалан (Ашкелон), Хамама, Бейт Дарам, ас-Савафир аш-Шаркийя, Бака аль-Гарбийя и так далее.
Через много лет часто повторяемый вопрос стал символизировать историю моей семьи. В моем сердце поселилось стремление изучить историю Яффы. Перманентная тоска по Яффе, где я даже никогда не бывала, затронула тонкие струны моей души. Мне нравится, что мои предки являются жителями морского побережья – как здесь в Газе, так и в Яффе.
Мои дедушки умерли, когда я была слишком мала, чтобы задавать им вопросы об их жизни в Яффе. Моя бабушка по папиной линии была единственной из заставших 1948 год. В отличие от многих палестинских беженцев, я не слышала историй о жизни в Яффе, которой моя семья жила до оккупации. Я подозреваю, что моим дедушка, как и многим беженцам, тяжело говорить о том, что они утратили.
Не зная многого о драгоценной истории моей семьи, я часто мучаюсь от чувства беспочвенности, потери корней.
Став взрослой, я привыкла, что мне часто задают этот вопрос за пределами школьных ворот. Иногда люди спрашивают это из любопытства, услышав нашу фамилию и интересуясь, были ли наши предки земледельцами или нет. Некоторые люди задают этот вопрос, чтобы понять, на каком диалекте я говорю.
В ответ я улыбаюсь и отмечаю, что я не разговариваю как яффавийя (жительница Яффы) – в частности, потому, что я не говорю «г» вместо «к». Этот ответ иногда очень важен, потому что есть люди, которые не вступают в брак ни с кем, кроме уроженцев их исторически родного города. Хотя, по моим наблюдениям, люди из города Газы и с севера Газы задают его чаще, чем жители Хан-Юниса.
Может быть, интеграция между беженцами и жителями Хан-Юниса глубже, чем в городе Газе и на севере.
Тот же вопрос в иных обстоятельствах
5 декабря 2023 года, на 60-й день нынешнего геноцида в Газе, моя семья и тысячи других семей из Хан-Юниса были насильственно изгнаны в Рафах, куда стеклись люди со всего Сектора Газы.
Тем же утром, чуть позже, я взяла пустые бутылки из-под воды и отстояла вместе со своим племянником очередь, чтобы налить воды для своих родных, бежавших всего с несколькими вещами из одежды и небольшим запасом консервов.
Я до сих пор потрясена той жуткой ночью, которую нам довелось пережить, понимая, что геноцид заставил меня впервые переселиться за пределы Хан-Юниса.
Я все еще думаю о том парне, которого израильские оккупационные силы убили у калитки школы, когда мы эвакуировались.
Также я до сих пор пытаюсь уместить в своем сознании все то, через что нам довелось пройти. И вопрос: «Откуда ты родом?» застал меня врасплох.
Я не сказала, что это Яффа. Для тех, кто не бывал в Хан-Юнисе, я называла это город, а тем, кто был в теме, я говорила, что я из Абасан аль-Кабиры.
Беженцы из разных уголков Сектора Газы стояли в очереди. Хотя все по своей инициативе говорили, откуда они родом, откуда их силой выдавили оккупационные войска. Если вы бывали в разных местах в Газе, вы знаете, что здесь диалект также указывает на место рождения.
С того момента этот вопрос начал преследовать меня везде и всегда. Я беспрестанно слышала его, стоя в очереди за водой, покупая что-либо. Мне и окружающим задают его каждый день, стоит только заговорить с другими людьми.
Вот уже шесть месяцев этот ставший привычным вопрос стал напоминанием о том, что мы беженцы. Множество беженцев с севера никогда не бывали на юге до начала этой войны на уничтожение. Многие из них впервые посетили Хан-Юнис и Рафах. Это было худшее время для знакомства с обоими городами, которые ничего не смогли предложить им.
Спустя некоторое время мы уже предвосхищали этот вопрос, но никто не задавал его, поскольку беженцы говорили лишь о том, что им довелось пережить и что привело их в Рафах.
Общий опыт геноцида, боли и созерцаемых зверств сблизил людей: они стали более открытыми и разговорчивыми. Потому что, в конце концов, мы не чужие друг другу – на каждом лице отпечаталась та же самая печаль, то же горе, та же тоска, та же тревога. Пресловутый вопрос задают, чтобы дать понять: ты такой же, как мы, ты испытываешь ту же боль, что и я.
Оккупация превратила меня в беженку в моей собственной стране, на родине моих предков. Оккупация заставила меня покинуть мой родной город в Газе.
В городе, куда мы бежали, нас объединяет наша общая история. Так или иначе мы – часть тех земель, которые мы населяем.
Будучи беженкой, жившей в Хан-Юнисе, я разделила общую судьбу с его жителями.
Но являемся ли частью тех земель, где жили наши предки?
Разве место их рождения не является составляющей коллективной памяти моей семьи?
И наследуем ли мы травму поколений?
Шамаа Абулебда – палестинская ученая, публицистка и переводчица из Газы
