Поедем на войну: на смерть Орхана Джемаля

…В последний раз я видела его чуть более месяца назад, в священный для мусульман Рамадан. Встреча была незапланированной. Мы все сидели в халяльном ресторане на Арбате, ожидая ифтара. С нами был Максим Шевченко, угощавший постящихся мусульман. Над сверкающей подсветкой лощеной Москвой с ее увитыми цветами летними верандами, звоном подносов и пением уличных музыкантов сгущались сумерки. Ближе к десяти вечера наступило время вечернего разговения. На стол подали чай и вкусную нежную баранину с зеленью. Максим Шевченко вызвонил Орхана: «Подходи, здесь есть интересные люди».

Орхан с Максимом издавна были очень близкими друзьями. Удивительно, но их дружбу не разбила даже сирийская война, по которой они занимали диаметрально противоположные позиции, и даже Донбасс, неумолимо раскалывавший давно сложившиеся семейные пары. Помню, как в 2011-м мы переживали за Джемаля-младшего всей редакцией журнала «Мусульманка», которую тогда возглавляла Гюльнар Джемаль, когда его тяжело ранили в ногу в Ливии: всерьез стоял вопрос об ампутации, а транспортировка, с учетом дистанцирования российского посольства, представлялась проблематичной. Максим Шевченко все бросил и отправился в Ливию вызволять друга и организовал сложную эвакуацию через Тунис. Можно сказать, спас. Этот поступок произвел впечатление в журналистском сообществе. «Такая дружба в наши дни стала редкостью», — с нескрываемым уважением к Шевченко сказал мне тогда главный редактор канала День-ТВ Андрей Фефелов.

Орхан, который, видимо, работал рядом, подтянулся на наш ифтар ближе к двенадцати. Я уже заказала такси и собиралась выходить, так что мы успели только поздороваться. И не сказать, что это приветствие было теплым. Скорее – данью ледяной вежливости.

Это было, конечно, объяснимо. Наши позиции по многим болезненным актуальным вопросам едва ли можно было назвать совместимыми. Орхан начинал как шиит, но впоследствии стал позиционировать себя как ваххабита. Чего в этом было больше – бравады, чисто политической самоидентификации или искренней убежденности в верности салафитского понимания Ислама, для меня до конца не ясно: мы много общались в «нулевых», а когда Орхан стал салафитом, это общение сошло на «нет». В сирийской войне Орхан не скрывал сочувствия к такфиристам, я – к Хизбалле, Ирану и всей Оси Сопротивления. Орхан гордо именовал себя «укропом», мы же все дружим с бывшими ополченцами Донбасса. От риторики Орхана на «Эхе Москвы» уши порой сворачивались в трубочку. И, тем не менее, мы с ним принадлежали к одной мусульманской умме. А здесь, хочешь или нет, есть общее пространство тем и ценностей, которые нас сближают. Сочувствие Палестине. Помощь Газе. Защита прав верующих мусульман на хиджаб и намаз.

Не могу забыть, как летом 2017 года, в разгар столкновений вокруг Аль-Аксы, Орхан вдруг пришел на круглый стол «Аль-Акса в опасности: что происходит в Палестине?», организованный командой «Михвара». Там было много разных гостей – из Палестины, из Сирии, из некоторых регионов России, из Императорского православного палестинского общества (ИППО), из Антиглобалистского движения России. Орхана Джемаля, объективности ради, мы не приглашали – слишком полярными были позиции по сирийской войне. И, тем не менее, в назначенный час он стоял на пороге. «Ассаламу алейкум», — сказал он собравшимся. Черные очки, отцовская походка вразвалочку – он еще и прихрамывал после ранения. Некоторые юные участники нашего круглого стола даже вздрогнули: им показалось, что перед ними стоит воскресший Гейдар Джемаль – они с отцом были удивительно похожи.

Орхан Джемаль был тяжело ранен в Ливии, но продолжал ездить в горячие точки и после этого

Орхан только что вернулся из Иерусалима, из гущи противостояния. Естественно, незваному гостю, сказавшему нам «салам», мы дали слово первому. Это диктует элементарная исламская этика. Тем более, что на тот момент Орхан единственный из нас был очевидцем разворачивающейся на улицах Аль-Кудса драмы (чего нельзя сказать о событиях сирийской войны, на которой он не был). Его выступление было долгим и интересным – для желающих освежить его в памяти сохранилось видео. Именно тогда вновь пришло осознание, что, несмотря на происки западных и израильских спецслужб, умело стравивших между собой мусульман на сирийской почве, тема исламского единства не стала полностью эфемерной, и вопрос Палестины – в числе тех, которые продолжают объединять всех нас.

Когда настал черед подводить итог всей жизни Орхана Джемаля, не могу отделаться от внутреннего диссонанса: неприязни к его взглядам и высказываниям последних лет, с одной стороны, и уважения к его личностным качествам, с другой. Это был умный, яркий, необычайно эрудированный и смелый человек, сумевший в своем деле стать профессионалом настолько высокого класса, что даже идеологические враги восхищались им. Когда в «нулевые» я работала на Ислам.Ру, мне приходилось часто брать у Орхана комментарии. Как-то раз я пришла к нему на очередное интервью в очередную светскую редакцию (кажется, тогда это была газета «Версия», где он возглавлял отдел политики). В беседе зашла речь об исламской журналистике в России. «Это все обочинно и маргинально», — категорично отрезал Джемаль, — «мусульмане должны идти в большую журналистику и там доносить свою позицию. Писать о политике и обществе, чураться спорта и культуры». Пожалуй, он был во многом прав.

Орхан сочетал в себе подчеркнутую мусульманскую религиозность и умение быть захватывающе интересным для людей богемных и абсолютно светских. Он не был зациклен на узкой ритуалистике. Помню, после показа палестинских фильмов в Доме кино году этак в 2004-м между нами состоялась интересная беседа о советском кинематографе. Орхан высказал мнение, что его «золотым веком» было сталинское кино. Мне, 20-летней, эта точка зрения представилась спорной: фильмы сталинской эпохи мне тогда казались излишне патетическими, бравурными и плакатными, тогда как кино послевоенной эпохи – более глубоким, эстетичным и богатым на сложные характеры. И лишь со временем я тоже начала понимать своеобразную, уникальную ценность сталинской эстетики: даже в любимых мною боевых песнях Хизбаллы образца 90-х неумолимо слышатся отзвуки мощных солнечных маршей сталинской эпохи…

Уход отца из жизни с очевидностью подкосил его, настолько они были близки духовно, мировоззренчески, политически, по-родственному и по-дружески. Даже по видео похорон заметно, насколько он болезненно переживал и страдал из-за смерти Джемаля-старшего – не внезапной и давно ожидаемой, в отличие от его собственной гибели в Африке. Которую, впрочем, многие назвали предсказуемой.

Орхан был воплощением подлинно мужского типа, который дегенеративная «санаторная» либеральная цивилизация пытается вывести с лица Земли, задействовав для этого целый арсенал средств: это и насаждение гей-культуры, и оголтелое мужененавистичество невменяемых патлатых феминисток, и искусственное продление возраста детства, и засилье квохчущих теток в учительских, и назойливая материнская гиперопека, делающая из отчаянных сорванцов до противного послушных «домашних мальчиков», и пресечение интереса ребят к войне и оружию усилиями современных психологов, и отвратительная мода на узкие джинсики, цветастые рубахи и начесы на голове, увы, словно специально с особой настырностью распространяемая именно в мусульманских обществах. Орхан был таким «исчезающим типом», вроде занесенного в Красную книгу дикого зверя, типом мужчины одиозного, брутального, непокорного и опасного. Он был авантюристом высшей пробы, специально искавшим жизни в опасности, бесстрашным авантюристом в хорошем смысле этого слова – в том смысле, в каком авантюристом был Имад Мугния или даже юный сейид Хасан Наср-Аллах, в 15-летнем возрасте почти без денег рванувший в Ирак в надежде делать революции и большие дела, а не примерно трудиться адвокатом, осторожным осмотрительным обывателем, в надежде наскрести кой-чего для семьи в стране кричащей роскоши и убийственной нищеты, терзаемой гражданской войной. И сейид Хасан, к слову, всегда гордился навешанным на его движение ярлыком «авантюристов» и «безумцев», справедливо отмечая, что именно их авантюризм и их безумие стали прологом к великим победам.

К сожалению, настоящий мужчина и храбрец Орхан Джемаль стал служить совершенно не тому, чему служит сейид Хасан Наср-Аллах и возглавляемая им партия. В Центральноафриканской республике Джемаль вместе с двумя коллегами по цеху снимал фильм про (якобы действующую там) частную военную компанию «Вагнер», получив на это финансирование от структуры под символичным названием ЦУР, спонсируемой Ходорковским. Учитывая, кто стоит за Ходорковским, картина складывается прозрачная и неутешительная.

Безумно жаль, что один из самых талантливых и отважных людей российской мусульманской уммы ударился в укропство, в воспевание такфиристов, в салафизм, в одиозно либеральную тусовку, сложив голову за информационный проект Ходорковского и иже с ним. Но история в целом и история каждой отдельной жизни не знает сослагательного наклонения.

Смерть – точка невозврата. И все, что теперь можно сказать об Орхане Джемале – «пусть простит его Всевышний».

Поистине, мы принадлежим Аллаху, и, воистину, мы к Нему возвращаемся.

Анастасия (Фатима) Ежова