Максим Шевченко о Хизбалле и ее участии в сирийской войне

М.Шевченко― Я позвал Васю Проханова, сына Александра Андреевича, прекрасного фотографа и журналиста газеты «Завтра», моего друга, сказал – поехали, проведём Новый год в Дамаске? Он сказал: «Ну, давай». Мы с ним пошли в посольство, посольство страны дало нам визу буквально за один день, и  30 декабря мы вылетели в Бейрут и  31 были уже в  Дамаске.Решение было принято спонтанно. Нас возили на машине местные журналисты из агентства «Спутник». Журналист Мухаммед Маалюф помогал нам очень — спасибо ему огромное. Мы с ним очень подружились. На своей машине сами, без всякой охраны мы ездили. И корреспондент московского корпункта телеканала «Аль-Манар» Ахмад Хаж Али тоже помогал. Он давно живет и работает в России; оба они — и Ахмад, и Мухаммад — владеют русским языком, и, по-моему, даже российские граждане, если мне память не изменяет.

А.Нарышкин― Вы уже упомянули Хомс, в каких городах ещё были и по какому принципу отбирали населенные пункты для своего маршрута?

М.Шевченко― Времени было мало поэтому мы были в  Забадани, на позициях Хизбаллы. Естественно, я не был на позициях оппозиции.

А.Нарышкин― Давайте сразу проясним — Хизбалла в этом конфликте на какой стороне?

М.Шевченко― Хизбалла на позиции правительства Асада.

А.Нарышкин― Вместе с Асадом?

М.Шевченко― Да. Вместе с  Ираном, Асадом и с Россией.

А.Нарышкин― Борются против оппозиции и против ИГИЛ.

А.Нарышкин― Высокий уровень Хизбаллы — на самом деле высокий, или просто правительственные войска совсем плохи?

М.Шевченко― На самом деле такой высокий. Напомню, что Хизбалла — единственная из арабских политических партий или государств, которая если и не одержала победу над Израилем, то нанесла Израилю настолько неприемлемые потери, что Израиль вынужден был отступить  — это война 2006 года на юге Ливана. Поэтому это на самом деле высокий уровень. И они, — конечно, эта спайка – то, что я видел, — они отличаются тем, что это все шииты, то есть, они все религиозно очень спаяны. Они, конечно, очень близки друг с другом и они достаточно открыты. То есть, бойцы Хизбаллы отличаются тем, что они не врут. Если они вам рассказывают, что происходит, то это происходит.

А.Нарышкин― Откуда вы знаете, что они не врут?

М.Шевченко― Я просто знаю их психотип, они не нуждаются в пропаганде, они рассказывают реальную ситуацию, потому то не являются государством. К сожалению, вранье – удел государства зачастую. Потому что государства и целые министерства – информации, пропаганды, это масса чиновников, которые отвечают за то, чтобы определенную картину создавать. А на поле боя зачем войскам выдумывать?

О ситуации в Мадайя и Забадани

Я был на поле боя в Забадани — это такое курортное место километрах в 40 от Дамаска — где были дачи всех посольств — российского, американского, английского.

А.Нарышкин― Вы перед эфиром назвали Забадани такой сирийской Рублевкой, правильно?

М.Шевченко― Сирийская Рублевка. Это богатейшие дома, вы туда подъезжаете от  дороги Бейрут-Дамаск, сворачиваете направо, поднимаетесь в гору, — в Сирии потрясающие по качеству магистрали.

М.Шевченко ― Удивительно,  — я ездил по двум магистралям, Бейрут-Дамаск, и Дамаск-Хомс – они все уцелели. Потому что магистрали это такие транспортные коммуникации. Которые, я так понимаю, пытаются перехватывать, но  основные все-таки контролируются властями.

А.Нарышкин― Так что с Забадани?

М.Шевченко― Мы приехали, нас привели на передовую позицию в самый центр в Забадани – там у них было перемирие с теми, кто внутри, с повстанцами — повстанцы там окружены. Там висел флаг Джабхат ан-Нусры* — черный флаг — с той стороны, через площадь. И там вышел человек на балкон, побеседовать. Они иногда беседуют, перекликаются. По словам человека из Хизбаллы, они там им дают им продовольствие, потому что там тоже есть семьи с детьми. Ну, люди не злые. Я говорю: «Почему вы их держите в блокаде?» Они говорят: «Потому что в анклавах Фоа и Фрая — там шиитские села, примерно 20 сел блокированы Джабхат ан-Нусрой*, они постоянно обстреливаются минометами, ракетами, убивают людей постоянно. И говорит: пока они там держат, мы будем здесь держать — в Мадайе, в Забадани. Это жестокая реальность гражданской войны.

Там сейчас кампания развернута, что голод в  Мадае, там на самом деле не сыто, наверное, там есть голод и блокада, хотя я видел, как пропускали бойцы Хизбаллы и бойцы республиканской гвардии сирийской машины внутрь этого кольца с жителями. То есть они позволяют выходить за продовольствием, покупать и возвращаться туда. Но, конечно, во всем остальном — это «жизнь за жизнь». Жизнь там, на севере под Идлибом, жизнь здесь, в Мадайе. Зла ни у кого нет. Но  своих никто не сдает — ни Джабхат ан-Нусра* своих не сдает, ни Хизбалла, естественно, своих не сдает. Жестокая война. Но удивительно – она жестокая, но без озлобления.

Я могу представить, что вот если завтра скажут людям: все закончилось, давайте завершим — завершится.

О действиях такфиристов и причинах поддержки Асада населением

М.Шевченко

―Сирия — это лакомый кусок. Если есть внутренние противоречия, которые вы решить не можете — значит, давайте мы вас разорвем на части и решим свои задачи. Все же думали, что Асад уйдет, когда начиналась война. Все думали, что Асад уйдет через день-два — смерть Каддафи была запугиванием Асада, это понятно. Сирия важнее Ливии – гораздо важнее. Сирия — это вообще одна из самых важных территорий на политической карте мира.

Но Асад не ушел. Выяснилось, — те, которые хотели его свергнуть, тоже не просчитали до конца, меня это тоже поразило. Я беседовал с людьми, которые говорили: мы были против Асада, против Баас вначале, но когда ситуация стала такова, что с той стороны стали вместо оппозиции демократической формироваться отряды боевиков, которые резали головы, расстреливали людей, вводили какие-то непонятные шариатские суды для всех подряд, или, как в Хомсе рассказывают – в христианском районе, — и  не врут люди, это не пропагандисты рассказывали! — что там отряд пришел некий джихадистский, который прошел, сказа: «Ваших дочерей нам дадите, вы христиане, и вы являетесь нашей законной добычей во время джихада». Хомс не любил Асада! Христиане и алавиты Хомса не любили Асада, они вначале поддерживали оппозицию — и в Алеппо, и в Хомсе.

Но когда тебе не оставляют выбора, они, конечно, они говорят: да, теперь Асад — символ сопротивления тому, что с той стороны. На одном участке фронта там вроде как Сирийская свободная армия, но там тоже случались эксцессы вроде поедание сердца. Это не фейк! – помните, там один активист съел сердце? Это как раз было в районе Хомса. И это не выдумка, это на самом деле было – нашелся психопат. А на других участках фронта просто берут пленных и режут им сразу горло. Или расстреливают. На других участках фронта пленных не расстреливают, а обменивают потом, и вообще относятся к ним даже могут относиться достаточно гуманно.

То есть, ситуация в том, что Асад сегодня — это не столько символ правительства, сколько есть символ той Сирии, которая не хочет жить по законам, которые навязывают отряды с той стороны.

А.Нарышкин― Почему начали восстанавливать мечеть [в Хомсе]?

М.Шевченко― Она символическая. По символике с чем ее сравнить? Допустим, со Святой Софией в  Новгороде. По культурной значимости для Сирии она эквивалентна ей.

А.Нарышкин― Ну, не мне советовать, но может быть, надо было восстанавливать жилье?

М.Шевченко― Пока это невозможно. Все, кто мог, оттуда бежал. Мечеть как символ — восстанавливают. Она разрушена в ходе боевых действий, — наверное, по ней стреляли и правительственные войска тоже, били из артиллерии — там, в мечети, был штаб оппозиции. По некоторым сведениям, там был так называемый «шариатский суд» — если помните, там отрезали голову местному христианскому митрополиту Хомса. Там был «Хаджилмахинский мясник», который отрезал головы священникам.В общем, там было много жестокостей. В Хомсе было христиан больше, чем в Дамаске и в любом городе, это такой самый христианский город Сирии. Многие жители Хомса были в оппозиции к Асаду сначала, пока не пришли, скажем так, «освободители». С начала восстания многие жители Хомса проводили демонстрации, кричали «долой Асада»  — все это было весело. Но потом пришли серьезные пацаны, они стали серьезно устанавливать свои законы. Эти законы многим не понравились. Потому что, во-первых, в группировках не было единого командования, каждая группировка действовала по-своему, это были зачастую просто банды, которые грабили людей, насиловали — это не фантазии.

Кто-то этого не делал, не хочу на всех возводить напраслину. Какие-то пытались навести порядок альтернативный, официальное исламское государство, и можно даже было кому-то пожаловаться. Ну, а кто-то устраивал абсолютный беспредел. И этот беспредел доминировал. И в памяти людей остались не те, кто пытался создать альтернативное политическое пространство, а те, кто резал головы, брал женщин как добычу — христианских или алавитских женщин, или шииток. Те, кто грабил. Церковь там разграблена маронитская. Они остались и запомнились. И потом, когда была операция – отрядов оппозиции в Хомсе было, думаю, тысяч до  20-25, это была очень большая группировка, просто армейского уровня. Их выбивали с тяжелыми боями и оттеснили.

А.Нарышкин― Вам удалось пообщаться с людьми, которые остались в городах и жили некоторое время под контролем оппозиции?

М.Шевченко― ИГИЛа там не было – хочу сразу сказать, в Хамсе не было ИГИЛа.

А.Нарышкин― Что говорят про выживание в условиях, когда город захвачен оппозиционерами, повстанцами?

М.Шевченко― Ну, оппозиционеры есть разные. Есть приличные люди.

А.Нарышкин― То есть, необязательно оппозиция – головорезы?

М.Шевченко― Это не так совершенно. Многие – это местные жители, сирийцы, которые знакомы друг с другом, и некоторые не являются головорезами и убийцами. Но в памяти остались именно те, кто мог взять и убить человека, приговорить к смерти. Приговор «шариатского» суда — как приговор Революционного трибунала в  1919 г. Он быстр и  короток. По их законам христианам и алавитам себя даже защищать себя нельзя в суде, только мусульмане могут себя защищать. Шиитов они объявили тоже немусульманами.

Ну, свирепости много с обеих сторон, просто с той стороны от оппозиции ждали сначала – это не  секрет, — и в Хомсе, и в Халебе многие были на стороне оппозиции. Но практика гражданской войны, конечно, вынудила многих пересмотреть свои взгляды: как ни плох Асад, но все-таки это некая система. Это система государства, в котором ты понимаешь, что у тебя есть генерал, который отвечает перед другим генералом, перед министерством, есть какой-то суд. А с той стороны вообще было непонятно, что: сегодня один отряд  — «красные придут – грабят, белые – грабят» — это такая война. А люди вынуждены жить, они тысячелетиями жили на этих местах, они должны, конечно, хвалить каждого, кто их  контролирует. Правды не так просто добиться, как было, но понятно, что жестокости были серьёзные – расправы над активистами с обеих сторон.

А.Нарышкин― Вы говорили, что побывали на линии фронта.

М.Шевченко― В Забадани я побывал на линии фронта и под Хомсом, в селе на трассе Хомс-Латакия. Ты едешь по трассе, а  в 400-500 метрах позиции боевиков оппозиции — Джабхат ан-Нусры, Сирийской свободной армии. Там оливковые рощи тянутся до горизонта, и в них села. И вот алавитское село, которое уже 4 года находится в осаде — это стратегическое село. За 4 года там погибло 200 человек – мужчин, женщин, детей. Потому что по селу ведутся периодически обстрелы — они показывали захваченные самодельные минометы, которые стреляют газовыми баллонами. Этот миномет огромного калибра называется «джахан». Туда вставляется газовый баллон, набитый взрывчаткой, такая самодельная мина. Вылетает – страшный взрыв, он бьет недалеко, на километр-полтора максимум, но это серьезная осадная мортира – я бы так сказал.Они говорят, — может, выдумывают, — но в селе я видел массу разрушений, следы попадания «Градов», мин, дети рассказывали, что там, на школьной площадке во время минометного обстрела погибли их друзья, когда они шли в школу. Рассказывали, что в оливковых рощах боевики захватили женщин, которые собирали оливки. А так как алавиты — это не мусульмане и тоже «добыча», женщин раздели, изнасиловали, потом погнали голыми через рощи, потом расстреляли. В общем, отнеслись как к скоту, как к рабыням. Не все так относятся в оппозиции, честно говорю. Но есть отряды, которые невероятно жестоко себя ведут. Их называют такфиристами.

Полностью интервью Максима Шевченко читайте или слушайте на сайте «Эха Москвы».

29.01.2016

* Организации, помеченные звездочкой, в России запрещены.