Сирийские заметки: мир тебе, Дамаск!

…Яркое утреннее солнце заливает почти пустое летное поле. О, нет, это не Шереметьево, не аэропорт имени Рафика Харири в Бейруте, не Международный аэропорт имени имама Хомейни в Тегеране! Там – просто конвейер самолетов разных компаний, особенно в московских воздушных гаванях: один взлетает, другой садится, еще один буквально «наступает на шасси» совершившему посадку. Здесь же – единичные борты, преимущественно сирийские: компания Cham Wings («Крылья Леванта») только-только возобновила свои рейсы в другие страны. Как будто мы прилетели не в столицу, а в какой-то заброшенный провинциальный городок.

VIP-зал в аэропорту Дамаска, на стене по традиции – большой портрет Башара аль-Асада над кожаными диванами. Интерьер – просторный, чуть старомодный, чуть покрывшийся пылью, чуть отдающий грустинкой. Терпкий, крепкий арабский кофе – или подслащенный чай из пакетиков на выбор. Паспорта и посадочные у нас забрали – сирийцы оформляют визы и получают наш багаж без нас. Мы же сидим и пьем кофе. Не могу сказать, что наслаждаемся в полной мере: ночной перелет – не шутки, в глаза словно насыпали песка, а руки-ноги ломит от усталости и вынужденной сидячей позы. В целом же не оставляет ощущение какого-то легкого сюрра.

Мы – это российская делегация из восьми человек во главе с нашим отставным дипломатом Олегом Ивановичем Фоминым, прилетевшая на конференцию под названием «Третий международный форум солидарности с рабочими и народом Сирии против экономической блокады, империализма и санкций». Среди нас – бывший депутат Госдумы от КПРФ Владимир Романович Родин, писатель и журналист газеты «Завтра» Екатерина Федоровна Глушик, заместитель главного редактора газеты «Русский вестник» Борис Юрьевич Земцов, профсоюзный деятель Евгений и еще двое московских сирийцев, один из которых – владелец ресторана «Пальмира» Абу Фирас аль-Джухари. Кроме того, девятый член делегации – молодой единоросс Евгений из Севастополя – летел через Бейрут и присоединился к нам позже.

В общем, собралась довольно пестрая компания из христиан и мусульман, коммунистов и монархистов. Погода обещала быть жаркой. Ассаламу алейкум, йа Димашк! Мир тебе, Дамаск!

Пока до полуденного зноя, невыносимого даже в сентябре, еще далеко, и мы едем по знаменитой дороге от аэропорта, которая еще совсем недавно интенсивно обстреливалась. И свидетельства этому мы видим и справа, и слева – всюду бесконечные глыбы полуразрушенных жилых домов, от уцелевших разит нищетой, а вокруг ползают ошалевшие люди, сами не понимающие, как им посчастливилось выжить в этой жуткой многолетней мясорубке. По сравнению с довоенными временами стало удручающе грязно – у обочин скопились залежи хаотично разбросанного мусора. Впрочем, такая же ситуация наблюдается и в соседнем Ливане.

Ближе к Дамаску картинка меняется, становясь куда более оптимистичной. Проплывают кварталы новеньких, лощеных многоэтажек – почти как в собянинских новых районах. Сопровождающий поясняет, что их строят кооперативы. Сама столица словно совсем не пострадала от войны – ведь ожесточенные бои шли в основном на окраинах. Во всяком случае, я готовилась увидеть худшее. Равно как и ожидала, что на подступах к Дамаску будет больше укрепленных блокпостов. Нас пропускают легко, даже не спрашивая необходимого комплекта документов – видимо, зная нашего водителя и сопровождающих. «Вафд русий», — говорят они, что означает «российская делегация». И мы проезжаем с ветерком.

Оазис под названием Sahara

Наконец, нас подвозят к воротам отеля, очень напоминающего «туристический городок» где-нибудь в Алании или в Хургаде. Типичный белый жилой корпус с несколькими «крыльями», сад, бассейн, конференц-зал, несколько ресторанчиков. Сходство такое разительное, что можно потерять связь с реальностью и подумать, что мы – не российская делегация, которая привезла в Сирию двадцать контейнеров с гуманитарной помощью, а, прости Господи, руссо туристо, прибывшие Анталию – с отдыхающими в бермудах, ядовитой лазурью бассейнов, гремящей анимацией и кормежкой по системе all inclusive.

Так и есть – еда в ресторане обильна и благодаря мастерству повара вкусна просто до неприличия. От обеда можно было и вовсе впасть в гастрономический экстаз, до того чувствовались все насыщенные оттенки вкуса свежих красных помидоров, лимонных заправок, хрустящей зелени, мягких, чуть с горчинкой баклажанов, нежного сыра, запеченной курочки, терпко-сладких кедровых орешков, молодой баранины. Фаттуш, хумус, мутаббаль, таббуле – все эти наименования были для меня до боли известны. И не только потому, что я пять раз была в Ливане, но и поскольку два месяца училась здесь, в Дамаске, до войны, летом 2010 года, в Институте обучения арабскому языку иностранцев.

По удивительному совпадению, в один из вечеров с нами за столом оказался бывший проректор этого замечательного вуза, добрый знакомый нашего Олега Ивановича – пожилой интеллигентный сириец с чуть раскосыми и грустными глазами. Узнав, что я училась у них до войны, он очень обрадовался. И тут же с тоской в голосе сообщил мне печальную, но ожидаемую новость – институт закрылся, ибо с началом боевых действий не нашлось иностранцев, кто захотел бы приехать и углубить свое знание арабского. А до войны вуз гудел сонмом разговоров на самых разных языках: русские, чехи, англичане, французы, немцы, турки, малазийцы, мусульмане и христиане, люди светские и люди религиозные – все учились, дружили, совершенно свободно путешествовали по стране – тогда абсолютно безопасной и веротерпимой. Вплоть до того, что молодые девушки, ничего не боясь, на выходных в одиночестве отправлялись на автобусе в Латакию или Тартус, снимали там бунгало или номер в отеле, отдыхая от непростой учебы на море. Христиане и мусульмане разных мазхабов не лезли друг к другу, воспринимали отличия в догматике и ритуальной практике просто как данность, не мешающую нормальному и дружелюбному человеческому общению. Никто никого не переделывал, не учил, как жить, молиться, одеваться – и оттого в Сирии было комфортно и спокойно.

Ныне многое изменилось. И эти изменения видны не сразу. Напротив – поначалу возникает ощущение, что все так, как было. Тот же рынок Хамидийя в центре города, разве что там стало чуть грязнее, те же улицы и те же достопримечательности, разве что там выросли блокпосты с охраняющими центр автоматчиков, те же хиджабы на женщинах, разве что до войны были в моде белые платки, а теперь девушки предпочитают цветные палантины.

В Дамаске, как мы впоследствии убедились, абсолютно безопасно – там полностью восстановлена мирная жизнь. Да, собственно, и сама Сирия на 90 % освобождена от террористов – интенсивные бои идут только под Идлибом.

Но все поменялось. Исчезла чистота. Исчезла веротерпимость. Исчезло упорядоченное дорожное движение. Исчезла легкость – ощутима неизбывная напряженность, страх повторения кошмара, из которого все только-только выбрались. Исчезли кальяны – воздух пропитался дешевым куревом.

И дым от этого курева – везде. Им отравлено все: сирийцы курят на этажах, курят в холле у reception, курят в ресторанах, дымя незнакомому человеку прямо в лицо, курят в святых местах и, разумеется, курят на улицах. Сигаретного дыма так много, что от него начинает тошнить и мутить, как от испорченной еды. Он просто не дает почувствовать запах города – терпкий аромат зыбкого воздуха дамасской ночи, пропитанного чуть уловимыми нотками амбре южных растений.

Возможно, повсеместное курение – это коллективный способ снятия стресса. Но иногда взгляду предстают картины поистине дикие. Яркий пример: колоритная парочка у лифта. Вероятно, это были даже не сирийцы, а иракцы – очевидцы говорят, что там дымят так же бессмысленно и беспощадно. Он – шиит в черной траурной рубашке, она, судя по всему, не шиитка – в радужной короткой голубой рубашке, джинсах и синем хиджабе, БЕРЕМЕННАЯ (живот примерно недель на 20), КУРИТ! Он не делает ей никаких замечаний – напротив, заботливо оправляет ей рубашку и смотрит любящими глазами.

Что в головах у этих людей? Наверное, примерно то же, что у людей, устраивающих под окнами отеля дискотеку у бассейна с грохочущей живой музыкой, которая продолжается…с 11 вечера до начала четвертого утра. Музыка беспощадно гремит так, что в номере трясутся стены, и возникает ощущение, что прямо в комнате громко орет телевизор. Спать – невозможно. Разговаривать – невозможно. Читать – невозможно. Да что там – невозможно думать: клейкая, тягучая, истеричная, как ор мартовского кота, эта арабская попса словно разъедает мозг, растворяя мысли в этой похотливо-игривой карамели из «йа хабиби» («о, любимый!»), «фи-л-лейл» («ночью, ночью!») и просто нечленораздельных воплей.

Самое главное – ничего им на это теперь не скажи. Малейшие обоснованные человеческие претензии – и у них тут же возникает непробиваемое алиби: вы, что, хотите, чтобы было, как в [запрещенном в РФ] ИГИЛ?! ИГИЛ карал людей за сигареты, ИГИЛ запрещал музыку – а потому обронить хоть слово против орущей по ночам музыки и осточертевшего курева чревато. Беременные имеют право курить, а пляшущие и улюлюкающие – мешать людям спать ночью. Или нусрятник, или попса по ночам – третьего не дано. Якобы.

Это было бы смешно, если бы не отражало один очень тревожный тренд: растущую агрессивную светскость некоторой части сирийского общества, возникшую в качестве «обратной реакции» на псевдоислам такфиристов. В результате эти люди видят в любом исламе ИГИЛ, пусть даже это ислам иранцев, проливавших кровь за право сирийцев жить не под властью садистов из «халифата» – то есть в принципе жить. Они прониклись исламофобией, категорично выступая против любых атрибутов мусульманской жизни, пусть даже самых обыденных и привычных для Сирии, как то намаз и хиджаб. Очень часто это ассоциировано у них с болезненным пестованием своей христианской идентичности. Как правило – не православной.

На этом, пожалуй, остановимся чуть подробнее.

Сирийские «фалангисты»?

В своей родной стране, России, я уже много-много лет не сталкивалась ни с какими расспросами или бестактными замечаниями в связи с моим хиджабом. Врачи, косметологи, официанты, стюардессы, служащие в банках – в Москве все ведут себя предельно вежливо, дружелюбно и корректно. Девушки в хиджабах давно перестали быть в российской столице диковинкой. Ровно так же относилась ко мне и моя делегация – тактично и адекватно.

Поэтому, когда в Дамаске под соусом «христианской проповеди» на меня был вылит ушат грубых и непрошеных советов, предупреждений, замечаний и прочего, для меня это было шокирующе непривычно. Почему я не пью алкоголь? Я ничего не знаю о своей религии! Коран не запрещает пить водку! В нем сказано только про вино! Это доказывал мне, на минуточку, католик, решивший полезть ко мне со своим уставом и устроить мне веселый монастырь. Зачем, мол, читать намазы в свое время? Надо совершать все пять на ночь! Любой Ислам – это [запрещенный в РФ] ИГИЛ! В Иране порядки точно такие же, как в «халифате»! Там отрезают головы христианам, запрещают музыку, а женщин вообще ни во что не ставят! Рассказы о реальном Иране, где я была 17 раз, повергли их в подлинную фрустрацию: как это, там не творятся подобные ужасы? Не может быть! Это же Исламская Республика!

Когда мы оказывались за одним обеденным столом, над ним поднимался примерно такой же ор, как в студии у Шейнина или Бабаяна. Российская православно-атеистическая делегация сначала посмеивалась, а потом настойчиво попросила доморощенных сирийских крестоносцев прекратить донимать меня. Салахуддина аль-Айуби, мол, на вас нет.

До нашей конференции в отеле проходила большая конференция ливанских евангелистов – преимущественно женского пола. Все, как на подбор, крашеные, пышноволосые, в одинаковых узких джинсах, кедах и маечках, они напоминали родных сестер из какого-то огромного клана. Меж ними бродил временами бодрый, европейского вида пастор. Двое из них (одна из Сирии, другая из Египта) как-то подсели ко мне в холле, и началось шоу из жизни американских провинциальных городков под названием «Снимите это немедленно». Началось все с пасторального «обрела ли ты Иисуса, нашла ли ты Иисуса, Иисус любит тебя», а закончилось увещеваниями, что если я обрету Иисуса, то смогу снять хиджаб и надеть маечку, а снять я его должна немедленно, потому что в Сирии это никто не заставляет делать.

Доводы, что хиджаб я без малейшего к тому принуждения ношу в Москве и Стокгольме, в Дамаске и в Тегеране, а Иисуса (мир ему) давно обрела как величайшего из Пророков в исламе, не подействовали. В свои 35 чувствовала себя, как 15-летняя девочка-гот, вызванная на разговор в учительскую. Почему в черном? Почему на голове палантин? Зачем эти кольца на пальцах? Зачем этот траур? Не говори то, говори это. Не думай так, думай сяк. У нас тут свобода! Забудь о Хусейне, думай про ЕГЭ. Нашла ли ты пятерку, обрела ли ты пятерку? Директор любит тебя. Все – с приторно-фальшивой улыбочкой. Все – по американским, думается мне, методичкам.

Очевидно, что все это не отражает настроений сирийского общества, которое преимущественно является мусульманским. На улицах по-прежнему 85 % женщин – в хиджабах, минареты – подсвечены зеленым, в положенное время – звучит азан, а на официальном уровне государство проповедует веротерпимость и национальный диалог, противопоставляемый такфиристской установке на разделение по конфессиональному признаку.

Но тенденции в христианской среде – с учетом, что большинство сирийцев исповедуют ислам! – не могут не вызывать тревогу. В первую очередь – в силу исторических аналогий: буквально в эти дни мы поминаем погибших в Сабре и Шатиле, где максимально изощренную жестокость проявляли христиане-фалангисты, вырезавшие более 3 тысяч палестинцев-суннитов и ливанских шиитов. В годы гражданской войны в Ливане люди (люди ли?) Самира Джаджаа останавливали людей на блокпостах, и, если в паспорте у человека было указано, что он шиит, его убивали только за это.

С той поры ливанцы пришли к пониманию, что так жить нельзя. К тому, что надо принимать друг друга со всеми своими конфессиональными отличиями. Что разница в религиозных взглядах не мешает дружить, ходить друг к другу в гости, относиться друг к другу по-человечески. К этому пришли все и разом – шииты, сунниты, христиане, друзы. Они очень боятся повторения той кровавой вакханалии, в ходе которой все стали воевать против всех. Сирийцам стоит поучиться у ливанцев.

Такфиристский проект был специально выпестован спецслужбами США и Израиля, чтобы разделить христиан и мусульман, равно как и стравить мусульман друг с другом. Это делается специально, чтобы порабощать целые страны и народы, выкачивать их природные ресурсы, вводить режим прямого управления из-за рубежа. Усилиями Сирийской Арабской Армии и ее союзников – России, Ирана, Хизбаллы – этот проект потерпел сокрушительное поражение.

Стоит помнить, что, помимо ваххабитских такфиристов, США на Ближнем Востоке традиционно делали ставку и на западные формы христианства – католицизм, протестантизм. Те же фалангисты и их союзники в Ливане традиционно считались проводниками западного влияния (вспомним риторику про «кровь и гены рыцарей-крестоносцев» и прочее) – меж тем, как православные, кстати, всегда примыкали к антизападному блоку 8 марта и держатся поближе к Хизбалле.

Сирийцам и сирийскому государству стоит максимально бдительно и ювелирно работать с христианским фактором. Христиане должны быть защищены. Их жизнь, имущество, право проводить свои богослужения, право на собственный, отличный от исламского образ жизни – все это должно охраняться. Христианкам должно быть позволено ходить в той одежде, в какой они хотят. Как это, собственно, происходит сейчас – и в Сирии, и в Ливане.

Но стоит максимально отслеживать любые агрессивные и эксклюзивистские веяния в христианской общине. Иначе Сирия может получить новую «бомбу» в лице «христианского такфиризма» в стиле ливанских фалангистов. И тогда Запад не упустит возможности сделать ставку и на этот фактор, попытавшись вновь раскачать ситуацию в Сирии уже с этой стороны. Вспомним только, как до войны в Сирии сквозь пальцы смотрели на деятельность ваххабитских проповедников в мечетях, активный просмотр саудовских телеканалов, моду на глухие черные никабы в саудовском стиле. И просмотрели…

Центр Дамаска, милый и добрый

Казалось бы, сентябрь на дворе, а днем на расположившийся у подножия горы Касьюн город опускается невыносимая, адская, испепеляющая все в пыль жара. Но ближе к четырем вечера зной чуть спадает, начинает задувать приятный ветерок, и уже можно гулять, жить, дышать. Наблюдать, как оживает город, как он встрепенулся и вновь задышал после войны.

Мы едем на частной машине по раскаленной солнцем дороге, а мимо проплывают виды выжженной солнцем гористой местности, а затем – районы, кварталы, учреждения, дома. Всюду – изображения Башара аль-Асада и сирийский флаг. Он развевается в воздухе, он нарисован на стенах и каменных глыбах. Им гордятся, его берегут, к нему относятся с трепетом. Он – символ сирийской национальной победы, символ крови, пролитой за свободу Сирии от такфиристской террористической чумы. Он – флаг молоденьких солдатиков, которые мужественно отдали жизни за родину, а не сбежали, сверкая пятками, уплыв на хиленьких надувных плотах вперед, к сытой жизни на европейские пособия. Он – флаг президента Сирии Асада, с виду мягкого и интеллигентного человека, который в критический момент проявил максимум мужества и стойкости, не бросив страну, не отдав ее на растерзание террористам и их покровителям.

К слову, когда на город уже опустилась зияющая чернота дамасской ночи, мы прокатились по моему «родному» району – Меззе. Там я училась, там жила в общежитии, там гуляла, там читала намаз в мечетях и ела в кафешках. Там было исхожено все вдоль и поперек. Какова же была моя радость, что улица почти не подверглась разрушениям! Вот иранское посольство, покрытое исфаханскими узорами – на месте, вот небольшая и уютная белая мечеть – на месте, вот башни кирпичных жилых многоэтажек – на месте. Конечно, нет былой иллюминации, но первые этажи сверкают огнями магазинов и кафешек, по улице несутся автомобили – все так же, как до войны.

А вот центр города – чуть сонный и разморенный дневным зноем, он нехотя просыпается, чтобы вконец оживиться к вечеру. Вот здесь был Western Union, где я получала переводы из дома. А вот – улица с магазинами одежды, и все они открыты, а сама улица – полна людей, живущих абсолютно обычной, мирной жизнью.

А вот – выставочные павильоны, куда валом валят толпы народа: молодые люди в модных джинсах, девушки в красочных хиджабах на головах, целые семьи с детьми. Они оживлены, радостны и ничего не боятся. А ведь еще пару лет назад эти районы обстреливались, и был даже у наших организаторов печальный инцидент, когда на конференцию приезжала гостья из Канады, и она здесь погибла – от запущенного игиловцами снаряда. Теперь эти времена, слава Богу, остались в прошлом.

Наконец, перед нами – стены Старого города. Автотранспорту въезд запрещен – антитеррористическая безопасность. На каждом углу дежурит на посту автоматчик – это не сирийцы, а ливанцы, ребята из Хизбаллы. Все как на подбор бородатые, стройные, красивые и очень молодые – им по 18-20 лет, максимум 22. Лица такие, словно их набирали в элитный спецназ – подобные светлые, умные лица я видела в самом Бейруте на могильных плитах, под которыми покоятся их товарищи, отдавшие жизни за свободу Ливана от сионистов и Сирии – от такфиристов. Просто сливки генофонда своей страны…

Рынок Хамидийя и весь Старый город, как всегда, шумит, гудит, блестит, переливается огнями из сотен лавок. Народу – не протолкнуться: молодые и старые, парни и девушки, в хиджабах и иногда без, с детьми и без, сирийцы и иностранцы. Торговые ряды: сувениры, сладости, мороженое, цветные матерчатые сумки, кожа, повседневная одежда, щедро расшитые пайетками черные сирийские национальные платья. Никто ничего не боится, торговцы бойко и иногда назойливо предлагают товар, по стаканам разливается чай с корицей, у входа в один из ресторанов – яркий плакат, на котором изображены улыбающиеся президент Асад и сейид Наср-Аллах.

Я даже специально записала два небольших видео, после просмотра которых у 99,9 % моих друзей не осталось сомнений: мирная жизнь в Дамаске восстановлена.

Узкие улочки, меж тем, петляют, и над ними сгущаются сумерки. Чем ближе к гробнице дочери Имама Хусейна (мир ему) – маленькой Рукайи, тем больше людей в черном, тем больше красно-черно-зеленой шиитской атрибутики в лавках, тем больше женщин в черных чадрах – здесь много иранских паломников.

В этом благословенном месте я побывала три раза. В первый раз я здесь потерялась, и мне помогли юные автоматчики из Хизбаллы. Впрочем, тема Ирана, Хизбаллы и шиитских святынь в Сирии – совершенно отдельная.

И я обязательно подробно расскажу об этом в следующей заметке.

Продолжение следует, ин ша Аллах…

Анастасия (Фатима) Ежова